— Кто тебя закопал?
Влас дрожал от холода и молчал, Соня Углова высказала предположение:
— Его, наверное, отец наказал. Влас на двойках да тройках катается и девочкам строит рожи.
— Не станет он родного сына живьём в сугроб закапывать, — возразил Глеб Горошин. — Такого не бывает даже в заграничных фильмах.
Пока школьники строили догадки, Влас стряхивал шапкой снег с пальто и брюк, тёр посиневшие щёки и озирался по сторонам. Маленький Тараска Котов сказал, что у Власа, наверное, несчастье и он, нырнув в сугроб, решил сам себя заморозить. При этих словах Маковкин ухмыльнулся и дёрнул Тараску за нос:
— Больно надо замерзать! Назло девчонкам не умру.
— Кто же тебя в сугроб толкнул? — спросил Глеб.
— Никто меня не толкал. Я сам провалился.
— Вверх ногами разве проваливаются?
— Я зарядкой занимался.
— Какой такой зарядкой?
— Умственной.
— Вверх ногами?
— Разве не знаешь? Ночью, когда плашмя лежишь, голова лишь наполовину умная. Стоит утром чуть-чуть походить на руках, ум перемещается куда надо. Приходишь в класс с головой, набитой умом.
Соня Углова ехидно заметила:
— Был бы умным, не получал бы двоек по математике.
— Оттого и двойки появлялись, — сказал Влас, — что раньше умственной зарядкой не занимался. Сегодня первый раз. Теперь задачки сами будут решаться.
— Почему же обязательно в снегу торчать?
— Дома, конечно, теплее. Но на полу я сваливаюсь. Перевес на правый бок. А в сугробе со всех сторон поддержка. Стой себе сколько угодно!
— Глупости всё это. — Соня Углова не стала дальше слушать, фыркнула и ушла.
Глеб Горошин сдвинул шапку набекрень и задумался:
— В какой-то учёной книжке я читал: голове и вправду полезно иногда побыть внизу.
— Конечно, полезно, — подхватил Тараска, у которого и дневнике двоек не меньше, чем у Власа. — Когда в походе ноги устают, что туристы делают? Задирают ноги кверху. Кровь отхлынет, и они — ать, два! — шагают дальше как ни и чём не бывало. То же и с головой. Не может она всю жизнь торчать вверх! И ей передышка нужна.
— Особенно по утрам, когда в школу надо, — уточнил Влас.
В школе перед началом занятий он раскрыл тетрадку по математике и попросил ребят отойти, не мешать ему. За какие-нибудь минуты две-три, пока не прозвонил звонок, он решил труднейшую домашнюю задачку. Анастасия Ивановна ни уроке похвалила его.
Тараска Котов позеленел от зависти. Вчера он до поздней ночи бился над задачкой и ничего не мог поделать. А Влас одним махом справился. Зарядка, видимо, и впрямь помогает.
Из сугроба на другое утро торчало не два валенка, а четыре.
А через день Соня Углова увидела над снежной горой ещё и мохнатые унты Глеба Горошина. После того как Анастасия Ивановна поругала его за ошибки в диктанте, он тоже решил заняться умственными упражнениями.
Зарядка почему-то помогала только Власу — он с необычайной лёгкостью выполнял в школе домашние задания по математике. А вот Тараска Котов после купания в сугробе беспрестанно сморкался и чихал на весь класс. Из его головы вычихивались последние знания. Глеб, правда, не чихал, но отморозил копчик носа и потерял в сугробе пенал. Он тёр во урока распухший нос и больше ничего не мог делать, так как остался без ручки, карандаша и резинки, которые хранились в пенале.
Влас сидел за партой весь какой-то сияющий. У него были красными и щёки, и уши, и нос. Анастасия Ивановна притронулась к его разгорячённому лбу:
— Да ты, Влас, болен. Простыл, должно быть…
— Он в холодном сугробе каждое утро вверх ногами стоит, — подсказал Тараска.
Анастасия Ивановна удивилась и стала допытываться у Власа, почему он так делает. Влас в ответ что-то промямлил. Тогда поднялся Глеб Горошин и рассказал об умственной зарядке.
— Взбредёт же в голову! — вздохнула учительница. — Даже первоклассники не поступают так глупо.
— И вовсе я не по глупости, — оскорбился Влас. — И вовсе это не умственная зарядка…
— Сам же говорил, — сказал Тараска. — И нас научил. А теперь отпираешься…
— Мало ли что говорил!..
— Он действительно не виноват, — подтвердил Боря Саблин и опустил голову. — Это всё я…
— Не наговаривай на себя лишнего! — выкрикнул Тараска. — Ты с нами в сугроб не лазил.
Боря продолжал твердить своё:
— Моя вина. Признаюсь. У Маковкина задачки не получаются. Он говорит: «Помоги, Борька!» И лезет в тетрадь списывать. Я говорю: «Решай сам». А он сам не может. Подарил мне футбольный свисток. Я ему: «Ишь какой хитрый! За один свисток на тебя ишачить. Слишком легко тебе». Он говорит: «Придумай любое наказание». Я ему: «Ладно, так и быть… Будешь, — говорю, — добывать задачки со дна сугроба. Я утром засуну палкой шпаргалку поглубже в снег, а ты ищи её». Вот он и искал вверх ногами… Моя вина. Это я погубил его здоровье…
На задней парте громко чихнул Тараска Котов.
КАКОЕ СЕГОДНЯ ЧИСЛО?
В субботу родители, как известно, не работают. А в третьем «А» в этот день отменили последний урок.
— Ура! — закричал Влас Маковкин и радостно стукнул спою одноклассницу Соню Углову портфелем по затылку.
Эту сцену застала Анастасия Ивановна и очень рассердилась:
— Что за хулиганские выходки! Останешься, Маковкин, после уроков. Нам надо с тобой поговорить…
О чём говорилось в учительской, никто, конечно, не слышал.
Влас вышел из школы бледный и злой. Сам себя бил портфелем и приговаривал:
— Так и надо! Так и надо!
— Самоизбиением занимаешься? — ехидно спросил Глеб Горошин.
— Какое сегодня число? — вместо ответа спросил Влас.
— Тринадцатое!
— Я так и знал! — Влас размахнулся и со всей силой саданул себя портфелем по коленке. — Никудышное число! В прошлое тринадцатое три двойки словил и меня оставили после уроков. А сегодня весь день вверх тормашками полетел… Надо из всех календарей повыдергать цифру тринадцать!
— А что толку! У себя выдернешь, а в учительском календаре останется. Дни друг через дружку не перепрыгивают.
— Спасу нет от тринадцатого числа! Как с ним бороться?
— Попробуй обхитрить…
— Обхитришь его, как же! В каждый календарь забралось и людям настроение портит.
А ты заранее готовься к тринадцатому. Следи в этот день сам за собой на всех уроках и всех переменах… Только вот хватит ли выдержки?
— Хватит, мускулы у меня как сталь. На, пощупай…
И Влас согнул руку в локте. Глеб стал искать пальцами мускулы.
— Никак не нащупаю. Кость чувствую. Она действительно твёрдая. А мускулов — никаких…
— Они затвердели, от костей не отличишь…
Чтобы не прозевать злополучное число, Влас обвел его в календаре чёрной рамкой, как траурный день. Каждое утро проверял, скоро ли оно наступит.
Тринадцатое наступило ровно через месяц. Накануне Влас даже на улицу не вышел поиграть с ребятами в хоккей с шайбой. Вместе с Глебом Горошиным они решали домашние задачки с неизвестным уменьшаемым и зубрили стихотворение Пушкина «У лукоморья».
— Если я завтра что не так начну делать, — сказал Влас, — ты, Глеб, меня за рукав дёрни. Или просто шепни: «Тринадцатое». И я сразу одумаюсь.
— Будь бдительным!
В класс Маковкин вошёл непривычно тихо, словно на цыпочках. Сел на свою парту и стал ждать звонка, подперев щёку ладонью. Вид как на портрете у писателя Чехова, который, прижав пальцы к уху, послушно висит на стенке. Только у Власа очков и бородки не хватает. И волосы торчат в разные стороны. А так — полное сходство!
— Ты сегодня какой-то задумчивый, — заметил Женя Карпов и кивнул на портрет над головой. — Как писатель Чехов.
— Отойди. Я тебе такого писателя устрою…
Бдительный Глеб дёрнул Власа за рукав.
— Да отвяжись ты! — отмахнулся Влас.
Бдительный Глеб шепнул:
— Тринадцатое же!
— Разжужжался над ухом! Я тебе не мёд, ты мне — не пчела.
— Ты что — забыл?
— Если бы забыл, Женька лежал бы на лопатках. А то, видишь, стоит на своих двоих.
И Влас, присмирев, ткнул палец в ухо и стал неподвижен, как портрет на стенке.
Мимо то и дело пробегал суетливый Тараска Котов. Он нарисовал на классной доске огромный круг и издали бросал и него грецкий орех.
— Давай, Влас, состязаться. Вот тебе орех. Пуляй в мишень.
— Сам пуляй.
— Я только что в самое яблочко попал!
— У тебя на доске не яблочко, а целый арбуз. Нашёл чем хвастаться! Ты вот встань к стенке. И рот раскрой. Я прямо в твой рот орех запулю. И ты его раскусишь…
Эти слова мальчишки встретили с восторгом. Стали уговаривать оторопевшего Тараску принять предложение Власа и придвинуться к стенке. Тот мотал головой, отмахивался и не желал раскрывать рот.
— Маковкин, чего доброго, в глаз угодит… У меня же не три глаза… Всего два… Нет, не буду!
